И потом, в плену, их насиловали. Резали им уши. Многих обезглавили. Я ведь… — Он сильно сжал веки. — Я ведь только голову своего сына смог похоронить. И то она провалялась в рефрижераторе под Ростовом четыре года среди сотен останков других безымянных сынов. Но пришло время, и рефрижераторы надо было освободить для останков новой войны. Дочка моя вышла замуж. Внучку мне подарила. Но уж так распорядилось ее сердце, что полюбила она… в мужья выбрала так называемое лицо кавказской национальности. Даже ссора у меня была с ней. Для меня ведь различий не было после того Нового года. Для меня они все были зверьми, что резали голову моему сыну. Конечно, я не прав был. А потом… Шли они вечером из театра под руку. А навстречу полтора десятка отморозков, которые мнили себя поборниками расовой чистоты и защитниками Родины, а сами даже в армии не служили, потому как боялись ее как черт ладана, но зато чувствовали себя героями, напав толпой на беззащитную супружескую пару. И внучка моя осиротела. И я. Забили до смерти мою дочь и ее мужа железными прутьями. Но и этого оказалось мало. За пару лет до всеобщего конца похитили мою усладу, когда она шла из школы. Похитили последователи какого-то сатанинского культа, которым непременно надо было принести в жертву кровь невинного ребенка. Их так и не поймали. А тело девочки нашли через полгода только, в колодце заброшенном… Так ты спросил, почему я так ненавижу людей? — Профессор посмотрел на офицеров глазами, полными слез, вскочил и закричал: — Да потому что вы даже после ядерной войны умудрились не издохнуть все! Вы же как тараканы живучие! Как крысы! Никаких средств нет против вас?! Да нет, черт подери, есть!!!
— Ну вот, началось, — вздохнул Ермаков, повесив голову.
Васнецов поднялся, нависая над Лодзинским своим исполинским ростом. Он с сочувствием посмотрел в глаза профессору и деликатно, но не оставляя никакого выбора, положил ему свои ладони на плечи.
— Я очень прошу, чтоб вы взяли себя в руки. Скоро лекарство готово будет. Потерпите…
— Я… я в порядке, Николай… Я в порядке… — часто закивал он, и глаза его забегали. — Знаешь, я ведь смог воплотить свои детские мечты. Почти… В детстве я мечтал быть сильным и выносливым. Я мечтал быть сверхчеловеком. Конечно, я им не стал. Но я смог этой мечте все-таки дать телесное воплощение! Здесь, в этой цитадели науки и колыбели новой жизни, я смог создать сверхсущество… Целую расу сверхсуществ! И они получат вложенные в свой новорожденный разум все знания человечества и через пару десятков лет унаследуют планету, которой люди оказались недостойны!
Профессор расхохотался и опустился на пол. У него началась истерика…
— Помидор с геном скорпиона? За каким хреном в помидор вживлять ген скорпиона? — недоумевающим тоном спросил Сквернослов.
— Да я почем знаю. Но тут вот. Пожалуйста. Трансгенный продукт.
Людоед отложил очередной лист из большой стопки в маленькую, куда складывал уже просмотренные бумаги из той кипы, что была сложена в коробке под одним из столов. Именно за этим столом они втроем и сидели. На соседнем, укрытый Людоедовой черной шинелью, лежал Васнецов.
— Глянь, дебошир очнулся, — проворчал Варяг, посмотрев в его сторону.
— Эй, блаженный, ты как? — спросил Крест.
Николай медленно поднялся и уселся на столе. Огляделся.
— Что со мной было? — пробормотал он, еле разжав слипшиеся губы.
— Приход очередной поймал, — усмехнулся Людоед, покрутив пальцами кончик уса. — Хотел нас всех тут уконтропупить, забрать луноход и махнуть в Москву, в метро.
— Это я помню, — мотнул гудящей головой Васнецов.
— Да? А ты помнишь, что дядю Варяга отоварил баночкой по башке?
— Чем отоварил?
— Ну, стулом. По-флотски это называется «баночка».
— Мы что, в море? — проворчал Николай.
Сквернослов хлопнул Людоеда ладонью по плечу.
— Один-ноль, Ильюха. Он тебя сделал. Ну-ка врежь ему еще раз в отместку.
— Да ладно тебе, Славик, глумиться. Грешно над юродивыми-то, — хмыкнул Яхонтов.
— Ты со мной что сделал, я не пойму? — продолжал кряхтеть и ворчать Николай.
— Ну, прописал тебе нормального такого армейского «лося» в лоб. Вижу, помогло. — Крест подмигнул.
— Что еще… Это был гипноз?
— Типа того. Понравилось? Еще фокус какой выкинешь, я так наколдую, что в штаны ссаться будешь во сне.
— Что ты говорил про врага морлоков? А?
— Ты ведь в метро хотел. К папке. Если оборотень это он, конечно. Только вот морлоки эти никого и ничего не боятся. Даже пси-волки их боятся, а морлоки волков — нет. Но вот оборотень вселяет в них ужас. И истребляет систематически. А тут такой им подарок. Ты же недоморлоченый морлок, а ну как омразеешь?
— Ну, сказанул так сказанул, — хмыкнул Варяг, потирая лоб.
— Ну? — продолжал Людоед. — Он же вообще неуязвимый, как ломом подпоясанный. А тут появится его сын в метро. И все. Морлоки тебя в оборот возьмут и одолеют его, потому как ты его ахиллесова пята. Сечешь?
— Н-да… — вздохнул Николай. — Понимаю.
— Ну вот и молодец. И еще не забывай, что твоя встреча с отцом не будет иметь никакого значения, если ХАРП сделает свое черное дело. Главного не забывай. Да и не факт ведь, что он твой отец.
— Это почему? — нахмурился Васнецов.
— Я через несколько лет после ядрены в метро оказался. А уже тогда там легенды ходили про какого-то амбала в скафандре, который замесы учинял в подземелье. А отец твой семь лет тому назад ушел. Верно? Конечно, амбала того я не встречал, да и вообще мало кто видел. Он вроде если и был, то исчез в начале. Но легенды ходили. А потом, некоторое время назад, появился оборотень. Один в один подходил под описание. И я с ним столкнулся. Я рассказывал, если ты помнишь. Неувязочка, Коля.