Он лежал на ней и все звал ее, продолжая надеяться на чудо. Отгонял крыс и собак и возвращался к маме. Ложился к ней и старался уловить запах ее волос, словно это могло вернуть ее к жизни. Но пахло от нее теперь только грязью и кровью. А потом голод снова стал скрести по его телу когтями. И он в полубреду размотал повязку на руке матери и стал пить ее кровь. Он и сам не заметил, как откусил кусок ее плоти возле раны и съел. Он был возле матери, пока его не отогнал жуткий трупный запах, так не похожий на запах ее волос. И она уже была не похожа на то святое божество. Самое дорогое, что может быть в его жизни… Он шел в никуда, маленький обезумевший мальчик, которому всего было шесть лет… Который мечтал быть пожарным, как отец… Или Росомахой… Как Росомаха… Добрый супергерой…
В каком-то разрушенном доме он обнаружил уцелевший унитаз, в горловине которого была вода. И он с жадностью пил ее, навалившись всем своим маленьким тельцем на этот самый унитаз. Трещина в этом предмете туалета была достаточной, чтобы от веса шестилетнего худого мальчугана откололся кусок. И когда какой-то человек схватил Джуниора и стал раздевать, мальчик узнал одного из тех, кто покусился на святое божество… Он просто вонзил этой мрази осколок унитаза в шею и, подождав, когда тот перестанет дергаться в агонии, хватаясь за вспоротое горло, стал пить его кровь и объедать шею. Он теперь знал, как добыть еду…
— Какой ужас… — Николай покачал головой, глядя в безумные глаза хуманимала. — Какой же ты испытал ужас… Джуниор…
Хуманимал вздрогнул и раскрыл рот.
— Джуниор… — повторил Васнецов. — Ведь так тебя называла мама…
И это существо заплакало. Слезы потекли по безобразным грязным скулам. Хуманимал завыл, хлопая себя ладонями по лбу. Затем заорал яростно и задернул штору. Он кричал как раненый зверь и метался по своей клетке, прыгая на одной ноге и ковыляя культей второй ноги, скрытый черной грязной материей от чужих глаз и человека, вторгшегося в его воспоминания. А потом стали раздаваться звуки, красноречиво говорящие о том, что он разбивает унитаз в своей камере.
— Колян, ты что с этом обмороком сделал? Загипнотизировал? — усмехнулся Вячеслав.
— Побольше почтения! — рыкнул Васнецов, резко обернувшись.
— Чего? Колян, ты чего?! К кому почтение?!
— С ними можно установить контакт!
— С кем? — нахмурился Варяг.
— Да с хуманималами. И… Черт возьми, и с морлоками! А люди их просто убивают! Это неправильно!
— Коля, ты вообще дурак?! — крикнул Вячеслав. — Они же людей жрут!
— Они тоже люди! Просто у них все забрали, в отличие от нас! Они все потеряли! Абсолютно все! Мы неправильно поступаем! Мы уничтожаем все, что нам непонятно, и все, чего мы боимся! А это неправильно! Надо донести до людей информацию, что можно установить контакт с морлоками и хуманималами!
— Это ведь не тебе, придурок чертов, они ногу палкой проткнули! — Сквернослов совершенно вышел из себя. — А ты вспомни ту девочку, за которой ты поперся в метро, там, в Москве. Что они с ней сделали?! А за каким хреном батя твой, или кто там на самом деле, лазит в подземке, выкашивает их пулеметом?!
— Да люди сами виноваты…
— Я в чем виноват, сука?! Девчонка та в чем виновата?!
— Заткнитесь! — заорал Варяг и вскочил со своего места. — Тихо, лошары! Заткнитесь и слушайте!
Они притихли. Только хуманимал негромко плакал в своей клетке. Это ясно слышалось. Единственный человеческий звук, который он издавал. Плач обессилевшего, отчаявшегося человека. Плач потери и тоски. Одиночества и боли…
Но после того как Варяг оборвал спор Николая и Вячеслава, кроме этого плача слышалось и другое. Выстрелы. Одиночные, очередями, кашляющий грохот дробовиков. Где-то среди подвалов Хоуп-Сити, совсем рядом с тюрьмой, шла перестрелка. Пальба сопровождалась криками и отборной бранью.
— Стражи пришли? — Васнецов взглянул на Яхонтова.
— Да непохоже. Стреляют из охотничьих ружей, винчестеров и М-шестнадцать. Пулеметов и МР-пять я не слышу. И ругань идет.
— Ты можешь разобрать, что они кричат?..
— А я говорил вам, что буча будет! — махнул рукой Вячеслав.
— Н-да. Похоже на то. Это местные разборки. — Варяг почесал бороду. — Плохи дела наши, братцы.
— А в чем дело? — Вячеслав насторожился.
— Сам подумай. Пока у них просто противостояние, мы в плену у Линча были предметом его торга с Хорнетом и Рэйменом. Но если все вылилось в гражданскую войну, то нас просто могут прикончить. Избавиться от нас, пока сюда не пришли другие.
— А в чем наша важность?
— Да я понятия не имею. Либо мы предмет манипулирования общественным сознанием. Либо все дело в бомбе. Кому она достанется.
— А им она зачем?
— Ядерная монополия — это абсолютная власть. Погоди-ка… Совсем близко разговаривают двое…
Перестрелка продолжалась. И тем не менее было отчетливо слышно, как за правой дверью коридора разговаривают на повышенных тонах двое мужчин.
— О чем они треплются, а, Варяг? — спросил Славик.
— Погоди… Кажется, один предлагает экономить патроны и убить их ножом. Другой говорит, что в этом случае патронов много не надо, а ножом убивать их опасно, потому что один из них… что-то не пойму… медведь… да. Один из лих медведь. И с ножом их можно не одолеть. Ведь они убили… пять стражей… Твою мать, да это же про нас говорят!
Два бородача вошли наконец в коридор. У одного в руках автомат М-16. У второго мачете. Это были люди Линча, из тех, что связали их по возвращении в Хоуп-Сити. Сомнений не было. Они шли, чтобы казнить пленников. И явно очень торопились.