Острая боль с трудом вернула его в чувство. Николай зарычал, отбрасывая окровавленный нож, и поднялся на ноги, не обращая внимания на кровотечение. Шатаясь, побрел к самолету. Там по-прежнему захлебывалась лаем собака. Затем он вернулся к распластанным на полу телам. С трудом затащил их на кресло и закидал имевшимися здесь звериными шкурами. Ведь когда он уйдет, закрыть ангар будет некому, и они без теплых шкур могут замерзнуть до своего пробуждения.
Ну… Самолет… Он доковылял до него, морщась от боли, и встал на четвереньки, ловя своим взглядом взгляд сторожевого пса.
— Заткнись, — зашипел он. — Ради всего святого, замолкни. Я не боюсь тебя. Не мешай мне. Или я тебя убью. Но я не хочу тебя убивать. Я вообще больше не хочу никого убивать.
Шипение и пристальный взгляд Николая подействовали на собаку удручающе. Пес заскулил и заполз под самолет.
— Так-то лучше.
Васнецов отвязал веревку и потащил упирающегося и испытывающего страх зверя к двери. Привязал к ручке. Постоял, сжимая рану в ноге.
— Не пускай сюда никого, пока я не уйду, — сказал он псу и направился к самолету.
Он открыл дверь кабины. За пилотским креслом на полу лежала бомба. Та самая, так не похожая на бомбу. Стальной ящик рифленого железа, окрашенного в защитный цвет. Странно, что тут всего два охранника. Хотя, с другой стороны, зачем больше? Ангар далеко от поселения. На холме.
Сюда некому да и незачем соваться. Основные силы вооруженных людей нужны не здесь…
К бомбе ремнями пристегнут какой-то мешок. От него эластичный шнур зацеплен карабином за ножку пассажирского кресла. Может, это парашют, о котором говорил Варяг? Неважно. Главное, что ОНА здесь.
Он положил ладонь на корпус бомбы. Холодная. Как всегда. Но скрывающая адское пламя в своих недрах. Этот холод отрезвлял больше, чем боль в ноге. Он погладил ее с какой-то благоговейной нежностью и вдруг поцеловал в ледяной безжизненный корпус.
— Внучка Ферми и Оппенгеймера… Любимая девочка Людоеда… Послушай меня, родная. Не подведи, слышишь? — зашептал он. — На тебя теперь вся надежда. Твои сестры уничтожали мир. А тебе его спасти надо. Давай сделаем это. Не подведи, детка. Не подведи всех нас.
Ему казалось, что холодное молчание бомбы стало для него положительным ответом.
Николай открыл ворота ангара, подняв большую створку к потолку при помощи лебедки. Перед ним разверзлась бездна ледяной ночи, где в темноте проглядывалось красноватое свечение, отраженное в бесконечных тучах.
— Сейчас… Уже скоро… — бормотал Васнецов, шатаясь.
Метрах в сорока перед ангаром с двух сторон торчали стальные столбы и между ними натянута массивная цепь. Она перегораживала путь самолету, и Васнецов не сразу понял, для чего она. Осмотрев ее и с облегчением почувствовав, что кровотечение ослабло на морозе, он вернулся к самолету и стал цеплять вторую лебедку к лыжному шасси. Затем потянул от нее трос к цепи. Накинул крюк. Снова заковылял к самолету и стал крутить лебедку. Вот зачем цепь.
Пришлось повозиться минут пятнадцать. Самолет с трудом, но все же выполз из своего более-менее теплого логова на жгучий холод ночной Аляски. Поколебавшись какое-то время, он все же решил вернуться в ангар и закрыть воротину. Но тогда из ангара к самолету не выйти. Надо будет идти в обход. Это неприемлемо. Особенно с такой ногой.
Николай подкатил железную бочку, и опустившаяся воротина уперлась в нее. Осталась небольшая щель. Но так все же меньше холода будет проникать внутрь. Васнецов выполз через щель, убрал лебедку. Отстрелил из автомата навесной замок, держащий перегородившую дорогу цепь. Убрал эту цепь с дороги и наконец оказался в кабине самолета. Обернулся, взглянув на лежащую в безмятежном спокойствии ядерную бомбу.
— Ну, деточка. Полетели?
Он совсем недолго изучал приборную панель. Единицы измерения на шкалах приборов были в незнакомой ему системе. Но он ощущал полную уверенность, что справится. Главное — найти зажигание. Вот оно…
Поршневой двигатель чихнул, заурчал. Пришли в движение лопасти, и вдруг самолет взревел и винт завертелся с такой скоростью, что рисовал перед взором пилота прозрачную пелену. Стальная птица задрожала, предвкушая скорый полет.
— Резвый какой, — усмехнулся Николай. — Ну, покажи, на что ты способен.
Он дал двигателю прогреться некоторое время, затем стал прибавлять обороты двигателя. Самолет качнулся.
— Черт… Закрылки… Как там Варяг рассказывал… Закрылки… Кажется, вот эта ручка… Нет? Вот эта… — Он обернулся и взглянул на крыло. — Точно. Закрылки выпущены. Ну… Поехали…
Самолет тронулся с места. Сначала нехотя. Затем его скольжение лыжами по снегу стало стремительно нарастать. С этой стороны холма уклон был практически незаметен. Но по обе стороны от взлетно-посадочной полосы холм круто уходил вниз. Самолет стало вести влево, но Васнецов сумел выровнять его на прежний курс, то и дело поглядывая на прибор, показывающий скорость.
— Черт… Какая у него скорость взлета? Когда тянуть штурвал?
Ответ пришел скоро. Николай почувствовал, как самолет уже сам пытается оторваться от снежного покрова. Прав был Варяг. Такая машина сама будет рваться в небо. И он потянул штурвал. «Пайпер Чероки» взмыл над замерзшим миром.
— Я сделал это… Я сделал это!!! — заорал Николай. — Я сам смог это сделать!
Самолет набирал высоту. Однако ХАРП находился в противоположной стороне от направления полета. Набрав приемлемую высоту и выровняв машину, надо разворачиваться. Васнецов осторожно командовал послушной машиной. Но когда дошла очередь до разворота, он вдруг ощутил холод в спине и боль в висках. И скрип… Нет. Это не самолет скрипит. Это качели. Ну что опять…